Проблема молодежного религиозного радикализма: реальность и спекуляции

Иногда его называют исламским протестантизмом или исламским глобализмом во многом из-за того, что данное направление не признавая национальные традиции и обычаи, унифицирует культуры разных исламских народов. Как показывает история последних десятилетий в тех регионах, где на фоне экономических, социальных и, что особенно важно, духовных проблем получает значительное распространение салафитская идеология возникает межнациональная, межрелигиозная и внутри-религиозная напряженность. Для сравнения в странах Персидского залива, где салафизм больше всего распространен и фактически имеет господствующее значение, вышеназванных проблем не наблюдается. Почему? Просто это очень благополучный в экономическом и социальном отношении регион, где также западная бездуховная культура отчужденности человека не уничтожила духовную основу общества.

Однако на примере Северного Кавказа и Средней Азии, где социальные и экономические сложности на фоне кризиса духовности переплелись в сложный клубок противоречий салафизм мутировал в крайне радикальную идеологию осложнившую ситуацию в этих регионах. Именно радикальный салафизм оказался той идеологической проблемой, с которой пришлось иметь дело, как государственным властям, так и представителям традиционных исламских институтов. Безусловно, на почве экономического, социального и духовного кризиса салафитская идеология может сыграть роль детонатора, однако далеко не всегда эту роль может выполнить именно салафизм. Мы это видим на примере того же движения Талибан в Афганистане члены которого не является салафитами, а относятся именно к ханафитскому мазхабу. Или на примере русских националистических групп в Москве и Петербурге, которые ежегодно десятками убивают людей не-славянской внешности.

Таким образом, суть существующих проблем как в исламском, так и не в исламском поле России и всего мира не сводится только к салафитскому вопросу. И проблему радикализма необходимо решать комплексно, обращаясь к корню вопроса.

Однако в поисках простого решения идеологических проблем большой соблазн обозначить исключительно одну причину, назвать одного врага. Примерно такую картину сегодня наблюдаем в регионах Российской Федерации. Старая структура мусульманского духовенства, которая сохранилась в Советском Союзе, оказалась просто не готова к исламскому возрождению, начавшемуся сразу после развала СССР на заре 1990-х годов. Если до революции 1917 года официальные исламские структуры Российской империи, которые были созданы, чтобы влиять на процессы, происходящие у тюрко-мусульманских народов, еще как-то отражали интересы населения, то за 70 лет государственного атеизма произошла деградация института официального духовенства. Поэтому процесс исламского возрождения, начавшийся в начале 1990-х годов, проходил стихийно и по большому счету без серьезного участия официальных исламских структур. Многие молодые люди в поисках знаний об исламе уезжали заграницу, некоторые из них вернувшись привозили в страну чуждую России салафитскую идеологию, однако другие наоборот, обучившись в ханафитских центрах арабских, турецких и малазийских университетов принимали деятельное участие в созидательном развитии мусульманской общины России на благо своего государства. Именно последние сформировали каркас нового исламского духовенства, они создавали новые учебные, где стала формироваться прослойка российских имамов и улемов.

Однако советское наследие еще не изжито и пытается себя воспроизводить, фактически обостряя отношения между исламским сообществом и государством. Это привело к тому, что главной причиной проблем исламского сообщества России был назван салафизм/ваххабизм и всех несогласных с политикой тех или иных муфтиев стали обвинять в ваххабизме и салафизме. Прошло уже 20 лет, однако вопрос об искоренении ваххабитской чумы по-прежнему определяется как главная задача для исламского духовенства России, но проблемы не решаются, а с каждым годом только обостряется. Можем мы ли сделать вывод, что методы, которые последние 20 лет использовались для борьбы с ваххабитским подпольем недостаточно эффекты и не совсем адекватны, и это касается как Северного Кавказа, так и центральной России? Думается, что да.

Да и как понять, в каких случаях по наводке разных религиозных деятелей и псевдо-экспертов мы имеем дело с реальными ваххабитами, а в каких случаях это попытка очернить и свести счеты с просто несогласными и популярными конкурентами? И во всех ли случаях человек, придерживающийся безмазхабной акыйды является радикальным ваххабитом, идейным экстремистом и террористом? Это все немаловажные вопросы для тех, кто думает о решении реальной проблемы радикализации исламской молодежи России.

Некоторые представители исламского духовенство еще тешат себя надеждами, что доносительством и нетерпимостью к своим братьям по вере они смогут повысить свой авторитет, упрочить свое властное положение и решить проблему с радикальным экстремизмом. Однако современная мусульманская молодежь имеет множество каналов для получения новой информации. Это не только наставники и эмиссары в мечетях, но и всемирная информационная сеть, которую кратко именуют Интернетом. На зарубежных, российских сайтах и в социальные сетях любой желающий не только найдет массу информации по интересующей его теме, но и сможет пообщаться с единомышленниками, обменяться мнениями, получить новую информацию.

Именно благодаря Интернету становится очевидным, кто есть кто в исламском поле России. Авторитет строится не за протокольными речами официального духовенства, а за реальной их работой и настоящей деятельностью, которая благодаря Всемирной паутине оказывается как на ладони.

Если взглянем на такие регионы как Пермь или Петербург, где некоторые представители официального духовенства, эксплуатируя антиваххабитскую риторику, без разбора записывают в салафитов-ваххабитов (и им сочувствующих) всех несогласных с их авторитетом, то увидим, что в этих регионах в мусульманском сообществе имеется две редко пересекающиеся друг с другом реальности: официальные имамы со своим окружением и все остальные мусульмане, которые живут своей жизнью.

Образ жизни (дорогие машины и недвижимость, при отсутствии реальной благотворительной работы), повседневная закрытость, высокомерие и неоднозначная риторика многих муфтиев отталкивает мусульман от официальных структур. И чем корыстнее в жажде власти и яростнее в своем рвении по раздаче ярлыков муфтии и другие представители исламского духовенства, тем дальше от них рядовые мусульмане. А чем дальше они от исламского духовенства и официальных мечетей, тем ближе они могут стать к зарубежным эмиссарам и агентам влияния. Хотя этого может и не произойти, и в подавляющем большинстве случаев так и не происходит, но шансов больше, поскольку пространство вне мечетей свободно и неконтролируемо.

Чем больше деятельность официальных имамов напоминает борьбу за власть и ресурсы, тем меньше у них способности влиять на реальные процессы, происходящие в исламском сообществе, особенно среди молодых мусульман. Чем меньше у официальных имамов знаний, красноречия и лидерских качеств тем меньше у них авторитет среди мусульман.

В таких богатых регионах Поволжья и Приуралья как Екатеринбург, Башкирия, Татария, Челябинская область, социальная и экономическая ситуация стабильная. Это их выгодно отличает от Кавказа и большей части Средней Азии. Поэтому социально-экономической основы для радикализации там гораздо меньше. Однако для регионов Урало-Поволжья актуальны вопросы духовного упадка, когда под влиянием западного культа золотого тельца и морального разложения оказывается не только большая часть общества, но и, к сожалению, часть официального мусульманского духовенства. Решение вопроса радикализма это вопрос предоставление моральной альтернативы для мусульманской молодежи. Это борьба за умы нового поколения, притом умы уже много понимающие и осознающие. Кто сможет стать для них моральным авторитетом, тот и сумеет увести их от радикализма и экстремизма. Вот с этого и надо начинать.

Али СТАРОСТИН (Москва-Петербург)