Прозрение французского исламофоба

2022 год. Франция живет в страхе. Страна взбаламучена мистическими неприятностями. Регулярные эпизоды городских бунтов намеренно скрываются прессой. Все схвачено, все закрыто, общество живет в потемках... и через несколько месяцев лидер только что созданной мусульманской партии станет избранным президентом. Вечером 5 июня во вторых всеобщих выборах – результаты первых были аннулированы после масштабного мошенничества с подсчетом голосов Мухаммед Бин Аббес побеждает Мари Ле Пен с поддержкой и социалистов, и правых.

Таков мир, придуманный известным и скандальным французским писателем Мишелем Уэльбеком в его шестой новелле, Soumission (Покорность). Ниже писатель объясняет, в чем заключалась цель написания книги (сокращенный перевод).

Почему вы это сделали?

По нескольким причинам. Во-первых, я считаю, что это – моя работа, хотя я и безразличен к этому слову. С тех пор, как я вернулся во Францию, я отметил несколько больших изменений, хотя они и не являются специфически французскими, а скорее общими для всего Запада. В изгнании вы особо ничем не интересуетесь – ни обществом, в котором родились, ни местом в котором вы в настоящий момент живете, и к тому же, Ирландия несколько странное место. Во-вторых, я полагаю, что мой атеизм не пережил всех смертей, с которыми мне пришлось столкнуться. На деле, он теперь мне кажется непосильным и разрушительным.

Как вы охарактеризуете свою книгу?

Фраза политическая фантастика не так уж плоха. Я не думаю, что читал много чего-то подобного, но что-то читал, большей частью, правда, на английском.

Какие книги вы имеет ввиду?

Некоторые книги Конрада, или Джона Бухана. И более современные книги, но они не так хороши – всякие триллеры. Триллер может быть написан и на фоне политического мира, необязательно триллер пишут о мире бизнеса. И была третья причина, по которой я написал эту книгу. Мне понравилось, как она начинается. Я написал первую часть, до 26-й страницы за один присест. Я нахожу это очень убедительным, потому что я могу себе легко представить студента, нашедшего друга в Гюисмансе, и посвятившего ему свою жизнь. Это не случилось со мной. Я Гюисманса прочел в 35 лет, но мне очень понравилось. Мне кажется, он мог бы стать моим другом. Итак, написав эти первые страницы, я некоторое время ничего не делал. Это было в январе 2013. Я вернулся к тексту прошлым летом. Но мой проект очень сильно изменился. Я не собирался его называть Soumission. Его первоначальное название - La Conversion. В моем первоначальном проекте рассказчик принимает веру, но веру католическую. То есть, следуя по стопам Гюисманса, отказывается от натурализма, чтобы стать католиком. Но я оказался не в состоянии это сделать.

Это – сатирическая новелла?

Нет. Может небольшая часть книги высмеивает политических журналистов, немного и политиков, если быть честным. Но главные герои не сатирические.

Откуда вы взяли идею о том, что президентские выборы 2022 года завершатся схваткой Марин Ле Пен и лидера мусульманской партии?

Видите ли, Марин Ле Пен кажется мне наиболее реалистичным кандидатом для выборов 2022 года... и даже для выборов 2017. А мусульманская партия – еще больше. Это суть вопроса, на самом деле. Я попытался себя поставить на место мусульманина, и я осознал, что в реальности они находятся в совершенно шизофренической ситуации. Потому что большинство мусульман не интересуется экономическими проблемами. Их большие проблемы это то, что мы сегодня называем социальными проблемами. И в этих проблемах, совершенно очевидно, они далеки от социалистической партии и еще дальше от зеленых.

Просто подумайте о браке геев и вы поймете, что я имею ввиду. И нельзя понять, почему они не голосуют за правых, за исключением крайне правых, которые их напрочь отвергают. И если мусульманин собрался голосовать, что он должен делать? Правда в том, что он в невозможной ситуации. Его на самом деле никто не представляет. И будет неправильно говорить, что у этой религии нет политических последствий – они есть. То же самое относится к католицизму, если на то пошло, и католики также маргинализованы – в меньшей или большей степени. По этим причинам, с моей точки зрения, мусульманская партия более чем возможна.

Но вообразить, что такая партия может победить на президентских выборах всего через семь лет - не кажется слишком реалистичным?

Я согласен, не очень реалистично. По двум причинам. Первый – и такое труднее всего предположить – это то, что мусульманам удастся договориться друг с другом. Для этого необходим некто очень умный, с экстраординарным политическим талантом, и это те качества, которыми я наделил Мухаммеда Бен Аббеса. Но настоящий талант – большое исключение, и даже если он найдется, партии потребуется больше семи лет. Если мы посмотрим, как это делали Братья-Мусульмане (партия Бен Аббеса в книге именуется "Мусульманское Братство"), мы увидим региональные сети, благотворительные организации, культурные центры, центры молитв, центры отдыха, систему здравоохранения, нечто весьма напоминающее то, что делали коммунисты. Если вы спросите меня, то в стране, где нищета продолжает распространяться, такая партия может привлечь гораздо больше, чем просто "среднего" мусульманина – потому что понятие "среднего" мусульманина исчезло, потому что у нас есть люди, принявшие ислам, люди не североафриканского происхождения. Но такой процесс займет несколько десятилетий. Погоня за сенсациями прессы также играет негативную роль. Например, это излюбленная история о парне из деревни в Нормандии, из нормальной семьи, который принял ислам и уехал на джихад в Сирию. Мы можем предположить, что на каждого такого есть несколько десятков, принявших ислам и не поехавших на джихад в Сирию, кто вообще ничего подробного не делает. В конце концов, никто не едет на джихад ради прикола, такие вещи интересуют людей с сильной склонностью к насилию, и они, надо отметить – меньшинство.

Вы можете также сказать, что этих людей интересует война в Сирию, а не принятие ислама.

Не согласен. Я думаю, что реальная потребность в Боге и возвращения к религии- не слоган, но реальность, реальность того сорта, что будет только усиливаться.

Эта гипотеза центральная в вашей книге, но нам известно, и это показано многочисленными исследователями, что мы на самом деле являемся свидетелями прогрессирующей секуляризации ислама. Все это насилие и радикализм должны восприниматься в качестве предсмертных спазм исламизма. Это доказывал Оливер Руа и многие другие люди, работающие над этой проблемой более 20 лет.

Это не то, что я вижу, хотя в Северной и Южной Америке ислам получил меньше выгод, чем евангелисты. Это не французский феномен, это почти глобальный феномен. Я не знаю как в Азии, но в Африке очень интересно наблюдать, потому что там есть две восходящие силы – евангелическое христианство и ислам. Я во многих смыслах продолжаю оставаться позитивистом, последователем Комте, и не верю, что общество может выжить без религии.

Эрик Земмур и несколько других авторов, несмотря на разницу между ними, описывают современную Францию, и как мне представляется совершенно фантастически, в качестве страны, одной из основных угроз для которой является угроза ислама. В сюжете вашей новеллы, как мне кажется, вы берете тоже самое предположение и пропагандируете такое же описание современной Франции, которое мы находим в работах этих авторов.

На самом деле я не знаю про Земмура. Я знаком лишь с названием его книжки – Le Suicide français и я совершенно не согласен с таким видением. Я не думаю, что мы являемся свидетелями французского суицида. Я думаю, что мы наблюдаем нечто прямо противоположное. Европа совершает суицид, и посреди Европы, Франция отчаянно борется за выживание. Это почти одна страна, которая борется за выживание, единственная страна, демография которой позволяет ей выжить. Демография – это способ совершения суицида, самый лучший и эффективный способ совершения суицида. Поэтому Франция не совершает суицид. Более того, тот факт, что люди переходят в ислам – знак надежды, а не угрозы. Это означает, что они вдохновлены новым видом общества. Я имею в виду, что люди принимают ислам не по социальным причинам. Их причины гораздо глубже, хотя моя книга этому несколько и противоречит. Гюисманс был классическим примером человека, принявшим религию исключительно по эстетическим соображениям. Для него, красота была доказательством. Красота рифмы, картины, музыки, доказывали существование Бога.

В своей книге вы упоминаете, что французские интеллектуалы уклоняются от любой ответственности, но вы сами чувствуете хоть какую-то ответственность?

Но я не интеллектуал. Я не принимаю ничью сторону. Я не защищаю режим. Я отрицаю всякую ответственность – за исключением того момента, когда я обсуждаю литературу в своих романах. Тогда я становлюсь литературным критиком. Но то, что реально изменяет мир – это эссе.

Не романы?

Конечно, нет. Я подозреваю, что книга Земмура слишком большая. Я полагаю, что Капитал Маркса был слишком длинен. На самом деле все читали Коммунистический Манифест, и это изменило мир. Руссо изменил мир. Он иногда чувствовал, как прямо перейти к существенному. Это просто. Вы хотите изменить мир – скажите – дела сейчас обстоят так, и вот то, что необходимо сделать. А так вы можете себя потерять в хитросплетениях новелл. Это неэффективно.

Но вы не можете отрицать, что роман иногда может использоваться в качестве гносеологического инструмента. В вашей книге "Карта и Территория" вы демонстрируете, категории описаний, противопоставлений, которые выглядят хуже, чем просто сомнительные. Например "противопоставление" анти-расизма и секуляризма.

Никто не может отрицать противоречия здесь.

Я этого не вижу. Напротив, многие люди, являющиеся ярыми поборниками анти-расизма столь же яростно защищают секуляризм, так как оба эти направления берут свое начало в Просвещении.

Смотрите, Просвещение мертво, и да будет земля ему пухом. Убойный пример? – Пожалуйста – один из кандидатов крайне-левых Оливера Безансона – женщина в чадре. Вот вам пожалуйста противоречие. Но только мусульмане в реально шизофренической ситуации. На уровне того, что мы привычно называем ценностями, мусульмане гораздо ближе к крайне-правым, чем к левым. Есть более фундаментальная разница между мусульманином и атеистом, нежели чем между мусульманином и католиком.

Но я не понимаю, какая связь здесь с расизмом.

Ее нет. Объективно говоря, такой связи нет. Когда меня десять лет назад судили и оправдали за расизм, прокурор корректно отметил, что мусульманская религия не является расовой характеристикой. Это еще более очевидно сегодня. Поэтому мы расширил домейн "расизма", изобретя преступление исламофобии.

Это слово плохо подобрано, но существует стигма в отношении людей или групп, которые являются формой расизма...

Нет, исламофобия не является формой расизма. Это совершенно очевидно.

Я также думаю, что антисемитизм не имеет никакого отношения к расизму. О каком виде расизма вы можете говорить, на основании того, что человека называют евреем или неевреем, при этом никакой разницы обнаружить невозможно? Расизм более элементарен, он о цвете кожи... Расизм это нечто, когда вам не нравится тот или иной человек, потому что у него другая кожа, признаки другой расы и так далее. Вы не можете растянуть значение этого слова ради того, чтобы включить в это понятие что-то еще…. Совершенно очевидно, что расизм существует повсеместно вокруг нас. Очевидно, он существует с момента начала смешения рас. Вы очень хорошо знаете, что расист это тот, кто не любит людей с черным цветом кожи или с арабским типом лица. Это расизм.

Вам необходимо прочитать антисемитские тексты, чтобы понять – за ними не расизм. Это – теория конспирации – что есть какие-то тайные люди, на которых лежит вся ответственность за все несчастья мира, которые устраивают заговоры против нас. Если в мире все плохо – то это из-за евреев, из-за еврейских банков... Это – теория конспирации.

Не обязательно, что речь идет о расизме, можно говорить о религии. В этом случае, ваша книга описывает замену католицизма исламом.

Нет. Моя книга описывает разрушение философии, переданной нам Просвещением, которая ни для кого более не имеет смысла. Католицизм, напротив, неплохо развивается. Я бы сказал, что альянс между католиками и мусульманами возможен. Мы видели, как это случилось раньше, и это может случиться снова.

Эта философия сама по себе сейчас ничего не производит, за исключением пустоты и ощущения несчастья. И поэтому я враждебен Просвещению, и я об этом совершенно прямо говорю.

Вам не кажется, что вы играете роль Кассандры, пророка Страшного Суда?

Вы не можете описать книгу в качестве пессимистического предсказания. Все заканчивается не так уж и плохо. Не так плохо для мужчин, но для женщин...

Это – совершенно иная проблема. Но мне кажется, что проект восстановления римской империи не так глуп, как кажется на первый взгляд. Если вы переориентируете Европу на юг, все начинает приобретать некий смысл, даже если сейчас этот смысл не виден. Политически, подобное развитие можно даже приветствовать – это не катастрофа.

...Отчаяние происходит от того, что настала пора сказать прощай цивилизации, какой бы древней она не была. Но, в конце концов, Коран не так уж плох, гораздо лучше, чем я думал, теперь, когда я его перечитал, или вернее сказать, прочитал. Наиболее ясное впечатление от этого – джихадисты, на самом деле, плохие мусульмане. Очевидно, что как и с другими религиозными текстами, есть место для интерпретаций, но честное прочтение демонстрирует, что священная война агрессии, в общем, не санкционируется, и только молитва имеет значение. Так что можете сказать, что я изменил свое мнение. Поэтому я написал книгу. Поэтому я не думаю, что я писал из страха. Я скорее чувствую, что мы сможем договориться. Феминистки не смогут, если мы будем честными. Но я и много других людей – сможем.

Вы можете заменить слов феминистки на женщин или нет?

Нет, вы не можете заменить слово феминистки на женщины. Реально не можете. Я ясно показал, что женщины могут тоже принять ислам. Источник: postskriptum.org