Остается в веках лишь та мысль из сонма великих мыслей, идей и речений, которая отвечает сегодняшним объективным потребностям и чаяниям народов. Она не подвержена какой-либо творческой динамике, ибо сама творит собственную культуру в душах людей.
Разве можно видоизменить или творчески переосмыслить изречение Канта о звездном небе над нами и моральном законе внутри нас? Ему жить в веках и убеждать неразумных в том, что нет вещей более глобальных, чем звездное небо и моральный кодекс. Всего одна лишь мысль, но согласитесь, она сотворила в душе каждого из нас культуру и целый мир.
Мысль, оставившая след, берет политический курс и создает то, что мы называем общественным мнением, на которое принято ссылаться и которое принято отстаивать. И если вспомнить историю, то любая стоящая мысль или идея в чистом виде находили применение в политике, либо в социальной жизни только воплотившись в режимы, ассоциации, фракции, которые устраивали людей и вселяли в них надежду.
Национализм. Великая мысль, имевшая колоссальное влияние на арабские народы и арабскую историю. И значение ее трудно переоценить. Кто ее заронил: шейх, халиф, эмир, имам, феллах, бедуин… Какая цивилизация? Когда? Разве это имеет значение? Она сотворила культуру и целый мир в наших душах.
Идея выкристаллизовалась в начале ХХ века. Мы еще помним ее перевоплощение в «панарабизм», смыкавший арабские ряды, ее расцвет в шестидесятых-восьмидесятых. И затем стремительное угасание на протяжении последующих четырех декад. Новые оттенки, новые значения стали придавать нарицательный, иносказательный характер слову «национализм», пока не превратилось оно в политическое пугало. В ХIХ веке, когда его выпустили в мир, оно воспринималось в его подлинном, изначальном значении, поскольку было начертано на знаменах движений и фронтов, провозгласивших своей целью отстаивание национальной идеи. Национализм ассоциировался с независимостью: протестанты дерзко провозглашали дарованное им небесами право самим определять свою судьбу. А появление независимых государств заставило мир признать их право на единый для всей страны язык и проживание на своих исконных землях.
Известный ливанский историк и исследователь Юсеф аш-Шавири утверждает, что «арабский национализм возник в ХIХ веке как процесс в результате взаимодействия политических, экономических и исторических факторов: передела Османской империи, влияния Европы и собственной арабской цивилизации. Три могучих потока, слившихся в единую полноводную реку».
Арабский национализм уже на заре своего зарождения первым в исламском мире провозгласил триединство: языка, земли, истории.
Национализм стал объективной исторической потребностью для арабов, определившихся как единая нация в пределах Османской империи. И содействовал тому, что арабы не рассыпались на мелкие княжества и вотчины, когда перестала существовать империя и рухнула система колониального владычества. Объединяющая идея вела арабов к ликвидации отсталости, кризисов, сотрудничеству и преодолению тягостных последствий оккупации.
Марокканский ученый Абделла Бель Казиз в своей книге «Запрет национальной проповеди» пишет о том, что последователи националистической идеи в двадцатых годах прошлого века столкнулись с преградами, возникшими на пути претворения этого «проекта» в жизнь.
«Идентичность. Кто мы? Арабы или турки-османы. И наша вера – османский ислам… Ответ был предсказуемым: мы арабы и не позволим отуречивания нации. Далее. Национальное единство после отделения от Стамбула. Рождение Государства Израиль в самом сердце арабской географии, чему явно способствовал международный империализм. И наконец, самая серьезная проблема – столкновение идеи национального единения с политическими воззрениями и установками. Сегодня мы говорим, что национализму мешает вновь стать полнокровным «демократическая проблема», вернее, ликвидация демократий деспотическими режимами».
Потому идея и ветшает на наших глазах. Согласен с уважаемым марокканским коллегой. Что сегодня происходит в нашем регионе? Демократию возносят на знаменах тысячи и тысячи протестантов, лаская слух людей обещаниями крутых перемен в их застойной жизни. Но как только приходят к власти, решительно приступают к выкорчевыванию тех слабых демократических ростков, которые начинали проклевываться при прежнем режиме. Попирая их ногами, приговаривают: как идеология - это дьявольский социализм, пусть и остается в пределах теорий и движений. Как власть – капитализм. Разницы никакой. И говорить о демократии не стоит. Вспомните, что происходило в пятидесятых-шестидесятых в Египте, Сирии, Ираке, Ливии – все вольнолюбивые начинания обернулись военными хунтами и диктатурой казармы.
Да, действительно, египетско-сирийский союз рухнул, железная рука баасистов и насеристов раздавила всякое вольнодумие и демократические чаяния. Утратив национализм, арабская умма в июньской войне 1967 года не смогла отстоять свою независимость и целостность. Начался отсчет эры арабского бесчестья.
Идея арабского национализма поизносилась, обветшала. Но преждевременно говорить о ее кончине. Подрастают новые поколения интеллектуалов, которым, вероятно удастся воссоединить веяния мирового прогресса с арабской цивилизацией, древней культурой, исламом, удалить из арабского общества «вождизм» и дремучую бюрократию, на протяжении веков тормозившую всякий прогресс и новаторство. Верно говорят французы: мысль, даже не подкрепленная знанием, все равно должна подчиняться разуму. На это и уповаю.
Существенно и то, что прежде даже и не поминали единство религии. Чистота веры и религиозных помыслов при Омейядах и Аббаситах были идеальными. Сейчас разные толкования одной и той же сути разделяют народы не хуже любой этнической или межрелигиозной распри.
Идея национального единения всегда основывалась на единстве языка, земли, истории и культурного наследия. Но не на политике, не на будущности и не на корыстных интересах. Такая, с позволения сказать, «объединяющая идея» всегда терпела поражение, и никогда не достигала своих целей.
Национализм дает нам осознание того, что мы - арабы, а национальное единение делает нас всех равными в нашей общей арабской умме.
«Dar Al-Hayat», Ливан