Рафик Мухаметшин: Наша важнейшая задача - возрождение духовности

Почему РИУ стал институтом, каковы перспективы мусульманского образования в России, в чем причина упадка духовных ценностей в селе и отсутствия мусульманской интеллигенции - об этом в беседе с ректором Российского исламского университета Рафиком Мухаметшиным.

В начале этого года в СМИ появилась информация о том, что РИУ обладает статусом не университета, а института.

Да, были некоторые проблемы, связанные с названием университета. Сегодня выдавать диплом государственного образца и сохранить статус университета довольно сложно. Стоит сказать, что ни одно мусульманское учебное заведение в России не соответствует требованиям университета. Университет предполагает подготовку специалистов как минимум по пяти направлениям, наличие аспирантуры, профессорского коллектива и др. Поэтому, когда возник вопрос об аккредитации, нам предъявили совершенно справедливые требования, что не соответствуем уровню университета. Но СМИ преподнесли информацию так, что сложилось впечатление, будто бы мы были университетом, а потом нас «понизили», и мы стали институтом.

На самом деле все не так. Мы первое исламское учебное заведение, которое поднялось до уровня института. Наша задача – не только работа в узко-религиозном пространстве, но и присутствие в российском образовательном пространстве. Хотя официально называемся институтом, мы перешли на уровень университетского центра – фактически у нас два учебных заведения: университет – это религиозное учебное заведение, а по светским специальностям мы будем готовить в рамках института.

Пока в России других вариантов для исламских учебных заведений нет. Например, Московский исламский университет тоже прошел аккредитацию, у них такая же проблема. Есть исламский университет в Уфе, но они пока вопрос об аккредитации не поднимают. Также открылся университет в Чечне, и у них такая проблема тоже возникнет. Вот в Махачкале подошли к этому вопрос более мудро: они с самого начала создали университетский комплекс. У них есть Махачкалинский исламский университет – религиозный, который имеет лицензию, но аккредитацию получать не будет. Также у них есть институт международных отношений и теологии. Мы тоже будем работать в комплексе. Поэтому я с уверенностью могу сказать, что мы повысили свой статус. Но реалии таковы, что если мы хотим сохранить университетский статус, то должны создавать университетские центры.

Значит, есть куда стремиться?

Да, конечно. Мы должны стремиться подняться до уровня полноценных университетов. Но это не так просто, поскольку иметь профессорско-преподавательский состав, аспирантуру по пяти направлениям – задача непростая.

Будут ли в университете новые направления?

В прошлом году открыли направление по мировой экономике и лингвистике. На следующий год хотим открыть направление по журналистике и, возможно, по юриспруденции. Сейчас очень мало специалистов по мусульманскому праву. Поэтому в этом направлении мы могли бы готовить специалистов, тем более что в Татарстане уже формируется мусульманская инфраструктура. Когда идет речь о возрождении ислама, одним из факторов развития должно стать формирование соответствующей инфраструктуры. Уже есть функционирующие бизнес-структуры, кроме того должны быть вакуфная и закятные системы, халяльная площадка, которые будут работать как профессиональные структуры. Также должна функционировать система образования как профессиональная структура. Инфраструктура должна представлять собой полноценно и профессионально работающие мусульманские сообщества. В ближайшее время задача российского мусульманского сообщества – формирование этой инфраструктуры. Государство тоже в этом заинтересовано, неслучайно в первый свой рабочий день Президент Татарстана Рустам Минниханов подписал документ о создании Татарстанской международной инвестиционной компании.

Какова роль университета в формировании мусульманской инфраструктуры?

Наша главная задача – подготовка кадров. Как я уже говорил, мы открыли специальность по экономике. Уже в течение года идет обучение по этой специальности. Стоит отметить, что на заочном отделении у нас обучается целая группа бизнесменов. Мусульманские бизнес-структуры очень заинтересованы в развитии этого направления. Они просят, чтобы на следующий год мы набрали группу заочников, которая будет состоять только из представителей бизнес-сообщества. Также приоритетной является задача подготовки специалистов по теологии. Например, наши специалисты востребованы и в МВД, где функционирует центр по борьбе с терроризмом. Также требуются специалисты и в органы власти. Например, в Нижнекамске нуждаются в специалисте, который курировал бы вопросы религии. Мы должны готовить специалистов, способных решать актуальные конфессиональные проблемы.

Выпускники университета идут работать по специальности?

Сегодня нет ни одного вуза, 100 % выпускников которого пошли бы работать по специальности. У нас эта проблема тоже существует. Например, в советское время всех направляли на работу по распределению. Я не могу сказать, что все наши выпускники идут работать по специальности. Все-таки работать по специальности сейчас довольно сложно, тем более с религиозным образованием. Также после бакалавриата мы отправляем наших студентов в магистратуру в Турцию, в этом году несколько выпускников поедут учиться в Индонезию. Помимо этого рассматриваем вопросы сотрудничества с Сирией и Иорданией.

Что касается религиозного факультета, то, к сожалению, не все имамы идут работать по специальности. Здесь дело не в нежелании самих студентов, а в объективных причинах. Любого специалиста, который собирается ехать куда-то работать, интересуют вопросы жилья и зарплаты. Сегодня мусульманское сообщество слабо заинтересовано в поддержке и спонсорстве мечетей и имамов, особенно это касается татарстанского мусульманского сообщества. На Кавказе такой проблемы нет. Там с уважением относятся к ученым и алимам, они всегда востребованы. К сожалению, у татар это уважение утрачено. Мы более светское общество, многие традиции у нас утеряны, отношение к религии и к мусульманским религиозным деятелям изменилось не в лучшую сторону. Поэтому имамы в наших деревнях не имеют авторитета. Это не вина самих имамов. Наши «бабаи» в деревнях, хотя и не образованы, но служат ради религии, проделывают огромную работу, выполняя определенные мусульманские обряды. Но этого совершенно недостаточно. Имам – это в первую очередь человек, который сплачивает вокруг себя умму, занимается нравственным воспитанием молодежи. Пока это не везде получается. Хотя у нас в республике уже больше 1300 мечетей, но подготовленных имамов в селе очень мало. Дело даже не в том, что их готовят мало. Сегодня в Татарстане функционирует 9 мусульманских учебных заведений. Но в деревне, я не могу сказать, что всем миром ждут имама. Если даже приедет молодой имам в деревню, может быть, найдут ему жилье, будут платить зарплату 3 тысячи рублей. Но желающих работать в таких условиях очень мало. Поэтому многие при всем своем желании вынуждены уходить в другие сферы деятельности, каких бы высококвалифицированных специалистов университет ни готовил. Хотя потребность в имамах существует. Например, в этом году к нам обратились из Улан-Удэ, Рыбинска, Мурома, приглашают в Киев, где местные татарские национальные организации хотят привлечь молодого имама татарина, который смог бы поддерживать и татарскую светскую культуру, и религиозную.

Получается, молодые имамы в первую очередь рассматривают вопрос зарплаты и жилья? Мне кажется, задача университета должна заключаться в подготовке таких имамов, которые были бы готовы ехать на село на энтузиазме.

Да, само собой, выпускники религиозных учебных заведений в первую очередь должны думать о довольстве Всевышнего. Но ведь многие из них уже обременены семьями, большинство на последнем курсе женятся. Поэтому всплывают многие проблемы. Приедет он в село и будет думать: где жить, как содержать семью? Все-таки по исламу мужчина должен работать, зарабатывать, содержать семью. В исламе мирское и духовное составляет единое целое, нет разделения. Мы ведь не можем жить отшельниками и ждать прихода Судного дня. Мы должны жить полноценной жизнью, в этой жизни должны успеть сделать много хорошего, у нас должна быть активная жизненная позиция. Это требует определенных финансовых вложений. Поэтому я не могу сказать студентам: «Езжайте работайте, дальше видно будет». И так они на большую зарплату не претендуют, это самый минимум, который необходим для содержания себя, семьи.

Но ведь если человек хочет зарабатывать деньги, то благоразумней было бы поступить в светский университет, где студент смог бы получить квалификацию. А если человек выбирает религиозное образование, то это подразумевает служение исламу, духовным ценностям.

Дело ведь не в зарабатывании денег как некий самоцель. Люди, поступая в исламский университет, не все об этом думают. Речь идет о зарабатывании денег для содержания семьи.

А зарплата имамов не соответствует даже самому минимуму для содержания семьи?

Смотря где. Например, в Улан-Удэ готовы квартиру снимать, предлагают зарплату 15 тысяч. В одном из северных городов предлагают 25 тысяч, если, конечно, кто-то рискнет туда поехать. А 3-4 тысячи – это для жизни, конечно же, мало. Все равно человек в дальнейшем будет думать о том, где ему подрабатывать, тем самым, отвлекаясь от своих прямых обязанностей.

Проблему зарплат имамов можно решить?

В одночасье решить эту проблему невозможно. Как я уже говорил, на Кавказе отношение к духовенству немного иное – там есть понятие общины, махалля. Ведь до революции в нашем регионе тоже так было. Махалля содержала имама, мечеть. Были общины, представлявшие собой мусульманские мини-сообщества, которые решали многие социально-экономические проблемы, в том числе проблему содержания семьи имама. Но, к сожалению, у татар институт махалля полностью атрофирован.

Значит, восстановление института «махалля» должно стать одной из приоритетных задач?

Естественно, ведь сейчас почти в каждой деревне есть мечеть, но посещают ее только 5-6 стариков. Если бы был молодой имам, были бы хорошие материальные условия, тогда бы он смог начать работать с молодежью. Но молодых имамов нет, а старые имамы могут выполнять только обрядовую часть. Для работы с молодежью у них нет соответствующего образования. Из-за некомпетентных имамов может сложиться и обратный эффект – у молодежи может возникнуть неправильное толкование исламской религии. Может быть, даже лучше, что старые имамы реже общаются с молодежью, в ином случае может сформироваться отрицательное видение ислама.

Поэтому следующим этапом в нашем развитии должно стать формирование мусульманских общин, которые должны дорасти до понимания того, что нужно содержать имама. Имам должен заниматься воспитанием молодежи, пропагандой нравственных ценностей, что должно способствовать разрешению многих социальных проблем на селе. Образованный и подготовленный имам может принести большую пользу селу. Национальные и духовные традиции в деревне практически полностью утеряны. Поэтому одна из важнейших задач – возрождение духовности в деревне. Но, к сожалению, пока нет понимания этой проблемы. Село живет своей жизнью, мечеть живет своей.

Может быть, проблему следует решать за счет энтузиазма самих молодых имамов?

Безусловно, я тоже так считаю. Люди сами по себе к этому тоже не придут. Человек, далекий от религии, вообще не знает, что такое махалля. Ведь до революции татары выживали за счет махалли, у них же ничего не было. От государства татары ничего не получали. Они многие свои проблемы, в том числе и решали благодаря махалле. Сегодня энтузиазм молодых имамов может стать движущей силой в формировании махалли.

Если возьмем тех же самых ваххабитов, то у многих из них энтузиазм бьет через край, «глаза горят». В чем причина пассивности традиционных мусульман?

Дело в различных финансовых возможностях. Я не думаю, что они работают на голом энтузиазме. Благодаря финансовой подпитке больше издают литературу, распространяют ее. Понимаете, сейчас на голом энтузиазме далеко не уедешь. Дело даже не в религии, молодежь сегодня стала более прагматичной.

Но ведь для нас есть прекрасный пример в виде сподвижников Пророка, которые отправились распространять ислам во все края света, совершенно не думая о каком-либо денежном вознаграждении. Сейчас идет процесс возрождения ислама, и, мне кажется, только взяв пример с Пророка и его сподвижников, руководствуясь их принципами, мы сможем добиться успеха в своих начинаниях.

Да, в этом плане сподвижники должны стать для нас образцом. Но, к сожалению, не могу сказать, что мы во многом следуем их примеру.

Возвращаясь к теме образования, хотелось бы спросить: как будет позиционировать себя РИУ в дальнейшем – только как религиозное учебное заведение, или же планируется расширить и светскую составляющую? Сейчас очень актуальна проблема однобокости мусульманского образования.

Да, такая проблема существует. Пока я не могу сказать, что мы определились с концепцией мусульманского образования в России. Есть несколько типов мусульманских учебных заведений. Например, казанские медресе готовят духовенство. Исламский университет в Уфе тоже специализируется в подготовке имамов. Что же касается нашего университета, московского и махачкалинского – то их задача шире. Исламские университеты должны готовить имамов для крупных населенных пунктов, городов, больших соборных мечетей. Но, тем не менее, сегодня еще одной актуальной проблемой является подготовка мусульманской интеллигенции. Именно она должна формировать соответствующее представление об исламе в России. Мы знаем, что исламофобские настроения в российском обществе, как и во всем мире, сидят довольно глубоко. Именно мусульманская интеллигенция должна формировать общественное представление об исламе, она должна показать, что мусульмане – это современно мыслящие образованные люди, которые являются приверженцами своей религии.

В одном из недавних интервью Вы говорили, что сегодня в России мусульманской интеллигенции не существует.

Да, так и есть. Правда, кто-то с этим не соглашается. У нас есть духовенство. Это те люди, которые занимаются выполнением религиозных обрядов, воспитанием нравственных ценностей у молодежи. А понятие интеллигенции намного шире.

В таком случае сначала следует разобраться с самим понятием “мусульманская интеллигенция”.

Мусульманская интеллигенция – это интеллектуалы, которые являясь мусульманами, работают в самых различных сферах: науке, экономике, медицине и др. Их объединяет то, что они мусульмане. Сегодня наша интеллигенция – светская. Да, у нее есть комплиментарное позитивное отношение к исламу, но ее представители не знают религию глубоко изнутри, в мечети практически не ходят. Говоря об отсутствии мусульманской интеллигенции, я имею в виду отсутствие именно этой прослойки – татарских интеллектуалов, которые являются практикующими мусульманами, которые хорошо разбираются в вопросах своей религии, которые, будучи мусульманами, являются профессионалами в своей области.

А РИУ справляется с задачей подготовки таких кадров?

У нас в университете учатся только практикующие мусульмане: и теологи, и экономисты, и лингвисты. Конечно же, экономисты и лингвисты не пойдут работать в мечети, а теологи идут работать имамами только в виде исключения. Мы надеемся, что эти специалисты будут носителями идеалов ислама и в какой-то степени будут вносить свою лепту в просвещение общества. Ведь не только мечети должны быть очагами распространения основ ислама, другие очаги тоже должны существовать.

В моем понимании мусульманская интеллигенция – это, например, научные сотрудники, работающие в светских вузах, при этом являющиеся практикующими мусульманами. Это журналисты, которые будучи практикующими мусульманами, работают не в мусульманских, а в светских изданиях, и которые могут влиять на формирование общественного мнения. Также это врачи, учителя и т.д. Ведь один РИУ не может справиться с задачей подготовки специалистов во всех этих сферах.

Среди интеллигенции сейчас довольно много практикующих мусульман, но я не могу назвать их мусульманской интеллигенцией, это просто мусульмане. В моем представлении мусульманская интеллигенция – это интеллектуалы, которые могут вступить в спор по богословским вопросам, ответить на многие вопросы, касающиеся ислама.

У вас слишком высокие требования к мусульманской интеллигенции.

Примером в этом может служить татарское дореволюционное мусульманское общество, где были интеллигенция и духовенство. Например, Муса Бигиев, который работал преподавателем и имел совсем небольшой опыт работы имамом. Или Садри Максуди, который учился в Сорбонне, но который мог ответить на любые богословские вопросы. Хади Максуди, который был журналистом и издателем. Мы можем назвать много представителей мусульманской интеллигенции, которые профессионально работали в своей сфере и в том числе были профессионалами в области мусульманского богословия. Планка, конечно, очень высока, но такая прослойка, хотя бы тонкая, должна быть. К сожалению, пока этого нет. Конечно, среди интеллигенции сейчас практикующих мусульман много, но можем ли мы их называть мусульманской интеллигенцией, вот вопрос.

Раз уж зашла речь о дореволюционной мусульманской интеллигенции, то стоит отметить, что у нас были выдающиеся деятели, о которых мало кому известно. Тот же самый Муса Бигиев, о котором татарская общественность почти ничего не знает. Или Габдрахман Утыз-Имани, которого в школе проходят как обычного поэта, а о том, что он был крупным богословом и суфием, никто не знает. Я сейчас занимаюсь изучением наследия Галимджана Баруди и с удивлением обнаруживаю, что его взгляды и методы актуальны и поныне. Можно ведь и сегодня применять его методику в образовании. Поражаюсь: оказывается у нас богатейшее богословское, культурное и педагогическое наследие! И люди об этом не знают! Они не интересуются этим. Вот, мне кажется, проблема.

Да, особенно молодежь не знает свое наследие. Мне кажется, что это одна из фундаментальных проблем: молодежь увлекается различными течениями, она оторвана от своих национальных и религиозных корней. Даже та молодежь, которая обучается в мусульманских странах, где получает вполне качественное образование, например, в «Аль-Азхаре», тоже оторвана от своих корней. Некоторые из них никогда и не слышали о Марджани, который был очень известным богословом. Они имеют смутное представление о том, что татарские богословы писали трактаты, которыми пользовались во всем мусульманском мире. В школе у нас этому не обучают, в зарубежных странах тоже. Проблема в том, что у студента, обучающегося за рубежом, на уровне подсознания лежит стереотип, что настоящий ислам там, где он учится, например, в Египте или Саудовской Аравии, настоящие ученые тоже там. Он не знает, что у татар тоже были крупные ученые. Когда человек начинает вникать в нашу историю, духовную культуру, он открывает для себя новые пласты. Например, некоторые студенты из «Аль-Азхара» начали интересоваться наследием Шигабутдина Марджани, который еще в XIX веке писал толкования на классические богословские труды, что может делать только очень крупный богослов. Для них это стало целым открытием, татарская богословская мысль настолько выросла в их глазах: в XIX веке татары позволили себе писать толкования по классическим трудам. Если бы современная молодежь знала больше о Курсави, Утыз-Имани, Марджани, то влияние ваххабизма было бы намного меньше, и она могла бы смотреть на многие проблемы по-другому. Оторванность от наследия приводит не только к интеллектуальной ограниченности, но и к целому ряду других проблем. Люди искреннее думают, что истинный ислам там. А татары в их сознании остаются второсортными мусульманами.

Поэтому сегодня особенно актуально изучение нашего наследия. Мы сейчас работаем над проектом «Антология татарской богословской мысли»: издали труды Курсави, Утыз-Имани, Марджани, двутомник Мусы Бигиева. Готовятся труды Г. Баруди, З.Камали, Г.Буби, Р.Фахретдинова, А.Ибрагимова и др. В изучении нашего культурного и духовного наследия исследователям еще предстоит проделать огромную работу.

Спасибо большое, Рафик Мухаметшович, за столь интересную беседу!

Беседовал Искандер НАБИУЛЛИН