Оливье Руа: Страх перед несуществующим сообществом

Крупнейший французский политолог-востоковед и крупный исламовед написал колонку в газете Le Monde о современной коллективной паранойе.

То, что испытала вся Франция после бойни в редакции «Шарли Эбдо», – не просто ужас, не просто солидарность, а некий особый социальный опыт. Так же, как сам теракт – не просто преступление, а политическое событие; не потому, что это самое кровавое убийство, совершенное во Франции с 1961 года, и не потому, что это покушение на свободу слова и прессы (такие покушения совершались, совершаются и будут совершаться под разными знаменами, а свободе слова грозило и впредь будет грозить многое другое), но потому, что это событие превращает предмет интеллектуальной дискуссии в насущно важный вопрос, ибо задуматься о связи ислама и насилия значит задуматься о месте мусульман во Франции.

Важность этого вопроса в том, что он касается целостности французского общества: одни считают, что для нее представляет угрозу многочисленность мусульманского населения, которая перестала быть просто демографическим фактом (сегодня такой взгляд преобладает); другие видят такую угрозу в исламофобии, усиливающейся из-за действий кучки террористов (антирасистский вариант опасений за «жизнь в содружестве»: страшнее всего нарастание остракизма по отношению к мусульманскому населению Франции).

Повиновение* с обратным знаком

Речь идет не столько о физической безопасности (эта проблема решается без особых сложностей, не надо преувеличивать и называть произошедшее «французским 11 сентября»), сколько о мусульманском присутствии во Франции вообще. Об этом говорилось и до покушения в «Шарли Эбдо», но чаще всего в разных политических контекстах, будь то популистская игра на обывательских предрассудках против иммигрантов, преувеличенные страхи правых консерваторов за цивилизационную идентичность, которая, как они считают, определяется, прежде всего, христианством, или же религиофобия левых, поборников светских принципов общественного устройства, – принципов, которые тоже превратились в растяжимый критерий идентичности национальной, и которые используются Национальным фронтом (НФ – ультраправая националистическая партия во Франции. – Открытая Россия) в своих целях.

Теперь же настороженное отношение к исламу и французским мусульманам стало общим местом, утратило ярко политическую окраску, вышло за рамки идеологий, а потому его уже не преодолеть, взывая к морали или к чувству ответственности (то есть антирасистскими доводами или расплывчатыми, а потому неубедительными призывами к содружеству). Суждения, раньше характерные для НФ, ныне спонтанно повторяют все подряд, так что вряд ли имеет смысл доискиваться, чья тут вина. Люди высказываются без стеснения, и в результате перед нами любопытный феномен: с одной стороны, исламофобия утвердилась даже в сознании приличных людей, с другой – у каждого француза есть в друзьях свой хороший и порядочный мусульманин.


Участники акции у мечети в Ле-Мане. Надписи на плакатах «Ислам против терроризма», «Терроризм не имеет ничего общего с исламом» и др. : Фото: Jean-Francois Monier / AFP

Говоря несколько упрощенно (а упрощения нынче на каждом шагу), в обществе бытуют две точки зрения. Преобладающая (отвергающая «политкорректность», но на деле сама превратившаяся в единственную, так сказать, «политкорректную»), согласно которой терроризм является квинтэссенцией «истинного» ислама, ведущего к отрицанию всего, что от него отличается, главенству жестких (шариатских) норм и воинствующему джихадизму, пусть даже такое мировоззрение выбирается скорее из-за отсутствия других или под влиянием чувства ущемленности, чем по убеждению в обладании истиной.

То есть получается, что каждый мусульманин, даже самых умеренных взглядов, якобы несет в подсознании некую кораническую матрицу, враждебную всякой ассимиляции, если, конечно, он не заявляет публично, вслух о своей приверженности этакому либеральному исламу, благосклонному к гей-культуре и к феминизму, и лучше всего, чтобы он сделал это в телеэфире, отражая яростные нападки враждебно настроенного журналиста, которого легко уличить в симпатии к влиятельным поборникам «христианства». При этом требуются все новые доказательства подобного повиновения («Почему вы, мусульмане, не осуждаете терроризм?»). Повиновение с обратным знаком, выдуманное Мишелем Уэльбеком, видимо, представляет собой зеркальное отражение этой ситуации.

Вторую точку зрения – я бы назвал ее «исламо-прогрессистской» – разделяет малозаметное меньшинство, к которому относится какое-то количество верующих и не очень мусульман и все антирасистское движение. «Not in my name» – «не от моего имени». Ислам террористов – не мой ислам и вообще не ислам, потому что подлинный ислам – это мирная, терпимая религия (что, впрочем, небесспорно для многих атеистов мусульманского происхождения, колеблющихся между проклятиями фундаментализму и тоской по «андалузскому» исламу, которого в действительности никогда не было). Корень зла – исламофобия и неприятие мусульман – то и другое может объяснить, не оправдывая, радикализацию молодежи. Присоединяя свой голос к хору, прославляющему единство нации, антирасисты добавляют свой обертон: не надо возлагать вину на мусульман.

Сопоставление этих точек зрения ведет в тупик. Чтобы выйти из него, нужно сначала принять во внимание несколько упрямых фактов, которые общество предпочитает не замечать,
– а они говорят о том, что, во-первых, молодые радикалы вовсе не выражают настроение «униженного» мусульманского населения и не являются его авангардом, а во-вторых, во Франции нет никакого «мусульманского сообщества».

Опираясь на миф о воображаемом мусульманском кодексе (первоначальной «умме»), молодые радикалы совершенно оторвались как от ислама, исповедуемого их родителями, так и от реальных мусульманских культур. Они изобрели свой ислам и противопоставляют его Западу, будучи сами уроженцами периферийных областей исламского мира (то есть, собственно, с Запада: Бельгия поставляет Исламскому государству в сто раз больше бойцов, чем Египет, относительно количества проживающих в этих странах мусульман), усвоили западный опыт коммуникационных технологий, театральности и насилия, демонстрируют разрыв поколений (в наше время родители вызывают полицию, если дети отправляются в Сирию). Они не входят в местные религиозные общины (не посещают близлежащие мечети), а набираются радикализма самостоятельно, в интернете; стремятся к глобальному джихаду, но не интересуются конкретными болевыми точками мусульманского мира (например, палестинской проблемой). Словом, их деятельность направлена не на исламизацию обществ, в которых они живут, а на воплощение в жизнь собственных болезненных фантазий («Я отомстил за пророка!» – заявил один из убийц журналистов «Шарли Эбдо»). Значительная доля новообращенных среди радикалов (по данным французской полиции, они составляют 22% добровольцев ИГИЛ) – доказательство того, что радикализация затрагивает, главным образом, маргинальную часть молодежи, а не костяк мусульманского населения.

Расхожие мнения

Вопреки расхожему мнению, факты свидетельствуют о том, что французские мусульмане гораздо сильнее интегрированы в общество, чем принято думать. Среди жертв всех «исламистских» терактов последнего времени всегда оказывается хотя бы один мусульманин из служб охраны порядка: так, в 2012 году в Тулузе Мохаммед Мера убил французского военнослужащего Имада Ибн Зиатена, а во время нападения на «Шарли Эбдо» погиб бригадир полиции Ахмед Мерабе, пытавшийся остановить нападавших. Но их пример считается не правилом, а исключением: «настоящие» мусульмане – это террористы, а все остальные – исключения. Однако статистика утверждает обратное: во французской армии, полиции и жандармерии мусульман больше, чем в сетях «Аль-Каиды», не говоря уже о разных административных органах, медицине, адвокатуре или образовании.

.
Акция в Марселе, 10 января 2015 года. Фото: Anne-Christie Poujoulat / AFP

Еще одно расхожее мнение: будто бы мусульмане не осуждают терроризм. Но интернет полон такими осуждениями и фетвами против терроризма. Факты опровергают мнение о радикализации исламского населения, почему же их не слышат? Почему обращают внимание только на радикализацию, хотя она явно маргинальна? Потому что мусульманское население рассматривают как некое сплоченное сообщество, а потом его же упрекают в том, что оно себя не проявляет как таковое. То есть

считается, что у мусульман слишком силен общинный дух, и это плохо, но в то же время от них требуют, чтобы они выступали против терроризма именно как сообщество. Налицо, что называется, двойное принуждение: будьте тем, чем я прошу вас не быть.

А как услышать ответ на принуждение?

В локальном масштабе, на уровне городских кварталов, действительно наблюдается некоторая общинная сплоченность, но ее нет в масштабе страны. Французские мусульмане никогда не обнаруживали желания создать какие-нибудь свои представительства или, еще того меньше, свое мусульманское лобби. Нет и намека на какую бы то ни было мусульманскую партию (как это ни прискорбно для Уэльбека, которого, впрочем, извиняет право на художественный вымысел); политики мусульманского происхождения рассеяны по всему спектру политических сил Франции (включая ультраправых).

У мусульман нет общих предпочтений на выборах (в чем, к своему неудовольствию, убедились социалисты). Нет разветвленной сети мусульманских религиозных школ (на всю Францию не наберется и десятка), мусульмане не выходят толпами на улицу (ни одна демонстрация в защиту каких-либо исламских интересов не насчитывала более нескольких сотен участников), крупных мечетей и то не много (а те, что имеются, почти всегда финансируются извне), вместо этого – множество маленьких приходских храмов. Если какие-то усилия объединить мусульман в сообщество и предпринимаются, то не отдельными гражданами, а государством, не снизу, а сверху. Организации, претендующие на право представлять мусульман, от Французского исламского совета до Великой мечети Парижа, постоянно поддерживаются французским или иностранными правительствами, но не имеют ощутимого авторитета среди самих мусульман. Иначе говоря, мусульманское «сообщество» страдает типично галльским индивидуализмом и не подчиняется бонапартистским тенденциям элит. И это хорошая новость.

Однако же разговоры о пресловутом мусульманском сообществе не прекращаются как среди правых, так и среди левых, одни обвиняют его в нежелании как следует интегрироваться, другие выставляют его жертвой исламофобии.

Обе полярные точки зрения основаны на одном и том же представлении о мнимом мусульманском сообществе. Но никакого мусульманского сообщества нет, есть только мусульманское население.

Принятие этой простой реальности уже было бы недурным противоядием от сегодняшней и завтрашней истерии.

*«Повиновение» (Soumission) – название только что вышедшего в свет романа Мишеля Уэльбека, где показана Франция 2022 года под властью мусульманской партии.

Перевод Натальи Мавлевич.

Профессор Оливье Руа – всемирно признанный специалист по исламу, автор нескольких крупных монографий.

Источник: